Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в
голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят
повесить.
Вздумал он было попробовать какую-то школу между ними завести, но от этого вышла такая чепуха, что он и
голову повесил, — лучше было и не задумывать!
— Как же можно, чтобы я врал? Дурак я разве, чтобы врал? На свою бы
голову я врал? Разве я не знаю, что жида
повесят, как собаку, коли он соврет перед паном?
Бурсак не мог пошевелить рукою и был связан, как в мешке, когда дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему на
голову свою блистательную диадему,
повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку [Шемизетка — накидка.] с фестонами, вышитыми золотом.
А дочек кто видал, — всяк
голову повесь…
Сам это чувствую, сказать я не могу,
Но что теперь во мне кипит, волнует, бесит,
Не пожелал бы я и личному врагу,
А он?.. смолчит и
голову повесит.
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не кивнула
головой на тихое «Мерси, мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не в ладу, не в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где
вешают, в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
Верочка
повесила было
голову и несколько раз сбивалась с такта, хотя пела пьесу очень знакомую.
Светлые и темные воспоминания одинаково его терзали; ему вдруг пришло в
голову, что на днях она при нем и при Эрнесте села за фортепьяно и спела: «Старый муж, грозный муж!» Он вспомнил выражение ее лица, странный блеск глаз и краску на щеках, — и он поднялся со стула, он хотел пойти, сказать им: «Вы со мной напрасно пошутили; прадед мой мужиков за ребра
вешал, а дед мой сам был мужик», — да убить их обоих.
Однажды после ужина Павел опустил занавеску на окне, сел в угол и стал читать,
повесив на стенку над своей
головой жестяную лампу. Мать убрала посуду и, выйдя из кухни, осторожно подошла к нему. Он поднял
голову и вопросительно взглянул ей в лицо.
Когда я его достаточно ободряла и успокоивала, то старик наконец решался войти и тихо-тихо, осторожно-осторожно отворял двери, просовывал сначала одну
голову, и если видел, что сын не сердится и кивнул ему
головой, то тихонько проходил в комнату, снимал свою шинельку, шляпу, которая вечно у него была измятая, дырявая, с оторванными полями, — все
вешал на крюк, все делал тихо, неслышно; потом садился где-нибудь осторожно на стул и с сына глаз не спускал, все движения его ловил, желая угадать расположение духа своего Петеньки.
3-госентября. Я сделал значительную ошибку: нет, совсем этой неосторожности не конец. Из консистории получен запрос: действительно ли я говорил импровизацией проповедь с указанием на живое лицо? Ах, сколь у нас везде всего живого боятся! Что ж, я так и отвечал, что говорил именно вот как и вот что. Думаю, не
повесят же меня за это и
головы не снимут, а между тем против воли смутно и спокойствие улетело.
Собралась и Варвара в маскарад. Купила маску с глупою рожею, а за костюмом дело не стало, — нарядилась кухаркою.
Повесила к поясу уполовник, на
голову вздела черный чепец, руки открыла выше локтя и густо их нарумянила, — кухарка же прямо от плиты, — и костюм готов. Дадут приз — хорошо, не дадут — не надобно.
Ну, пришибет бедою, разразится горе над
головой, — поневоле заплачешь и
повесишь нос; но думать, когда надобно пить прекрасное вино, что за это завтра судьба подаст прескверного квасу, — это своего рода безумие.
— Да вот, батька, — сказал Бычура, почесывая
голову, — товарищи говорят, что сегодня, за один бы уж прием,
повесить ее, так и дело в шляпе.
— Безумный! — сказал священник, схватив его за руку. — Иль ты о двух
головах?.. Слушайте, ребята, — продолжал он, — я присудил
повесить за разбой Сеньку Зверева; вам всем его жаль — ну так и быть! не троньте эту девчонку, которая и так чуть жива, и я прощу вашего товарища.
— Ну, что, дьячок, что голову-то
повесил? Отряхнись! — сказал Глеб, как только прошло первое движение досады. — Али уж так кручина больно велика?.. Эх ты! Раненько, брат, кручиной забираешься… Погоди, будет время, придет и незваная, непрошеная!.. Пой, веселись — вот пока твоя вся забота… А ты нахохлился; подумаешь, взаправду несчастный какой… Эх ты, слабый, пра, слабый! Ну, что ты за парень? Что за рыбак? Мякина, право слово, мякина! — заключил Глеб, постепенно смягчаясь, и снова начал ухмыляться в бороду.
— Говорят: зачем
вешаешь, зачем
вешаешь? Эта дура барабанная, болонка африканская тоже: у тебя, Пьер, руки в крови, а? Виноват… здесь интимное, но!.. Да у меня, милостивые государи и всякие господа,
голова поседела за восемь месяцев, только и думаю, чтобы сдохнуть, одна надежда на кондрашку! Да у меня, милостивые государи, у самого дети…
Повесил седую
голову Полуект Степаныч, закручинился…
Чтобы не приводить частных примеров и показать, до какой степени волшебство и чернокнижие вошло в древней Руси в ряд ординарных, юридически определенных преступлений, — укажем на повальное свидетельство Кошихина: «А бывают мужескому полу смертные и всякие казни:
головы отсекают топором за убийства смертные и за иные злые дела,
вешают за убийства ж и за иные злые дела, жгут живого за богохульство, за церковную татьбу, за содомское дело, за волховство, за чернокнижество, за книжное преложение, кто учнет вновь толковать воровски против апостолов и пророков и св. отцов.
И, как тихий пруд на заре, отражающий каждое бегущее облако, отражала она на пухлом, милом, добром лице своем всякое быстрое чувство, всякую мысль тех четверых. О том, что ее также судят и также
повесят, она не думала совсем — была глубоко равнодушна. Это у нее на квартире открыли склад бомб и динамита; и, как ни странно, — это она встретила полицию выстрелами и ранила одного сыщика в
голову.
Слушаешь, слушаешь — и
голову повесишь.
— Эй, земляк, давай я лошадь-то куплю! — снова закричал Матюшка. — Не грусти; что
голову повесил? Сколько спросил? Сколько хошь, столько и дам: чур, мотри, твои могарычи, а деньги за лошадь, как помру.
— Что, Антон, голову-те
повесил, вино есть, аль не слышишь? Выпьем, говорю, завтра знатный будет день. Хозяин, давай штоф!..
Плакать, тосковать, проклинать себя, биться об угол
головою, двадцать раз в день на гвоздь петлю
повесить да опять снять.
Нападает на Киев Калин-царь, Владимир «весьма закручинился, запечалился,
повесил буйну
голову и потупил очи ясные» оттого, что «нет у него стоятеля, нет сберегателя…» Приезжает Илья Муромец с Соловьем-разбойником и велит ему свистнуть в полсвиста, а князя Владимира, вместе с его княгинею, берет под пазуху, чтобы они не упали от свисту соловьиного.
Тогда **, растопыря ноги на подобие буквы хера и подбочась на подобие ферта, произнес следующую краткую и выразительную речь: «Смотрите ж вы у меня, не очень умничайте — вы, я знаю, народ избалованный, да я выбью дурь из ваших
голов, небось, скорее вчерашнего хмеля». Хмеля ни в одной
голове уже не было, Горюхинцы, как громом пораженные,
повесили носы — и с ужасом разошлись по домам.
— Да как же не весело! Как изошли из кустов да тайга-матушка над нами зашумела, — верите, точно на свет вновь народились. Таково всем радостно стало. Один только Буран идет себе впереди,
голову повесил, что-то про себя бормочет. Невесело вышел старик. Чуяло, видно, Бураново сердце, что недалеко уйти ему.
Соломонида Платоновна (качая
головой).Ах ты, лукавый человек! Ах ты, чернильная пиявица! Как тебя не
повесят до сих пор, вот ты что мне скажи, а давно бы пора, ей-богу, пора!.. (Стукает по столу пальцем.)Слушай ты, приказная строка: если ты только осмелишься приходить беспокоить его с твоими подлыми процессами, он человек слабый и больной, он мой наследник, — слышишь ли? — я завтра же подам вексель ко взысканию и уморю тебя со всем твоим потрохом в тюрьме; на свой счет буду содержать, а не выпущу.
Ксения. Что же это началось у нас? Светопреставление какое-то! Зятек у себя, наверху, трактир устроил, с утра до ночи люди толкутся, заседают чего-то; вчера семь бутылок красного выпили да водки сколько… Дворник Измаил жалуется — полиция одолела его, все спрашивает: кто к нам ходит? А они там всё про царя да министров. И каждый день — трактир. Ты что
голову повесил?
Петр. А то тошно, что ты своими слезами из меня всю душу вытянула, да еще батюшке нажаловалась. Он мне вон каких страстей насулил, поневоле
голову повесишь. Что ж ты думаешь, после его брани-то я к тебе ласковей, что ли, буду? Как же, дожидайся!
Акулина (к Марфе). Он и есть — сердешный, и
голову повесил.
Никита стоял, понурив
голову, сдвинув плечи,
повесив плетьми руки и поставив ступни носками немного внутрь.
— Что, крестный, не весел,
голову повесил? — крикнул он, не покидая мотыги.
Хизнул за Волгой шляпный промысел, но заволжанин рук оттого не распустил,
головы не
повесил. Сапоги да валенки у него остались, стал калоши горожанам работать по немецкому образцу, дамские ботинки, полусапожки да котики, охотничьи сапоги до пояса, — хорошо в них на медведя по сугробам ходить, — да мало ль чего еще не придумал досужий заволжанин.
— Ну, друг любезный! чур,
головы не
вешать! — хлопнув по плечу, весело подбодрил его Свитка. — Знаете, говорят, это вообще дурная примета, если конь перед боем весит
голову. Смелее! Будьте достойны той чести, которую сделал вам выбор общества, будьте же порядочным человеком! Надо помнить то святое дело, за которое вы теперь взялись своею охотой!
А хозяин
голову перед братом
повесил и потупил глаза. Слеза прошибла их.
— До его череды время еще довольно, — молвил Герасим. — Бог даст, и для Харламушки что-нибудь придумаем… Смотри ж у меня, братан,
головы не
вешай, домашних не печаль.
— С порядочным, — кивнув вбок
головой, слегка наморщив верхнюю губу, сказал Смолокуров. — По тамошним местам он будет из первых. До Сапожниковых далеко, а деньги тоже водятся. Это как-то они, человек с десяток, складчи́ну было сделали да на складочны деньги стеариновый завод завели. Не пошло. Одни только пустые затеи. Другие-то, что с Зиновьем Алексеичем в до́лях были, хошь кошель через плечо
вешай, а он ничего, ровно блоха его укусила.
Рыбники, кроме Марка Данилыча да Белянкина,
головы повесили… «Рубль на рубль в две-три недели — и вдруг ни гроша!» — думали они. Злобились на Орошина, злобились на Марка Данилыча.
С правой стороны тропы какой-то благочестивый китаец, вероятно скупщик мехов, поставил небольшую деревянную кумирню и
повесил в ней лубочную картинку с изображением многочисленных божеств с прищуренными глазами и сияниями вокруг
голов.
Сухой Мартын сам только
головой тряс, да послал ребят, чтоб около коровьей
головы в Аленином Верху
повесили сухую змеиную сорочку, да двух сорок вниз
головами, что и было исполнено.
— То-то и есть, но нечего же и
головы вешать. С азбуки нам уже начинать поздно, служба только на кусок хлеба дает, а люди на наших глазах миллионы составляют; и дураков, надо уповать, еще и на наш век хватит. Бабы-то наши вон раньше нас за ум взялись, и посмотри-ко ты, например, теперь на Бодростину… Та ли это Бодростина, что была Глаша Акатова, которая, в дни нашей глупости, с нами ради принципа питалась снятым молоком? Нет! это не та!
Даже самые благоразумные и сдержанные
повесили сейчас
головы.
— Собственно, что ж я такого делал? — Потом покрутил
головою и бледно улыбнулся. — А ведь, чего доброго, —
повесят!
Шли обыски и аресты. В большом количестве появились доносчики-любители и указывали на «сочувствующих». К Кате забежала фельдшерица Сорокина, с замершим ужасом в глазах, и рассказала: перед табачной фабрикой Бенардаки повешено на фонарных столбах пять рабочих, бывших членов фабричного комитета. Их вчера еще
повесили, и она сейчас проходила, — все еще висят,
голые по пояс, спины в темных полосах.
Середь залы бочонки с вином. И пьют и льют, да тут же и спят вповалку. Девки — в чем мать на свет родила, волосы раскосмативши, по всему дому скачут да срамные песни поют. А князь немытый, небритый, нечесаный, в одной рубахе на ковре середь залы возле бочонка сидит да только покрикивает: «Эй, вы, черти, веселее!..
Головы не
вешай, хозяина не печаль!..»
Дело мое, государь мой, старое, а порядки у вас новые, отпустите меня, ваше сиятельство, к господам моим: прикажите рубить
голову, а там уж и собак
вешайте.
— А того я хочу, ваше сиятельство, чтобы вы мне прежде
голову приказали снять, а потом бы уж и собак
вешать изволили…
Повесили также в конюшне медвежью
голову, чтобы бездомные духи не входили в спор с хозяином за жилое владение, не осиливали его.